Сегодняшний день намеревался стать самым холодным за всю мою жизнь в Городе. Кусачий мороз распугал всех горожан, от чего меня настигли самые страшные чувства – одиночество и скука. Мириться с ними я не хотел.
Надевая третью пару шерстяных носков, я думал, правда ли готов осуществить то, что надумал. В прошлый раз, а был он ровно четыре месяца назад, я клялся себе, что не вернусь в квартиру на пятом этаже ни за что на этом свете, а уже сейчас, посмеиваясь над собой молодым и отметая эти воспоминания, набирал по памяти номер Демьяна Евсеевича Жигалина, человека знаменитого и крайне говорливого. Знал его каждый, хоть и называл каждый раз разными именами, да и историю про Евсеевича рассказывал разную.
Демьян производил на меня очень приятное впечатление. Он всегда носил солнцезащитные очки, не снимая их ни на секунду, чем часто меня забавил. И хоть разговоры с ним меня никогда не затягивали, я чувствовал острую потребность в том, чтобы хоть разок за пол года да навестить старого знакомого. Евсеевич был человеком домашним, никогда мне не удавалось видеть его на прогулке. Что уж там, я сам много раз звал его пройтись по улице, а он делал вид что и не слышал меня вовсе. Ему по душе было сидеть на своей душной кухне с чашкой терпкого чая, который Демьян Евсеевич умел приготовить так гадко, что приходилось плеваться всю дорогу домой.
Путь до моего знакомого показался мне короче обычного, что не могло не радовать. Холод стоял страшный. Как бы надежно я не кутался в пальто, поднимал ворот и стремился прижать плечи к ушам, от чего начинала ныть спина, холод пробирался до меня, наплевательски относясь ко всем моим одеждам.
Пятый этаж оказался непреодолимой преградой. Я поднимался дольше, чем шел, а Евсеевич все это время ждал меня с открытой дверью. Невероятно уставший, я не смог поздороваться, лишь протянул руку, дыша как при каком-нибудь страшном приступе.
– Добрый вечер, мой добрый друг! – излишне официально поздоровался со мной Жигалин, поправляя съехавшие темные очки, и сразу же прибавил: – Чай или кофе?
– Да, – просипел я.
Дело было в том, что кофе у Жигалина не водился, и предлагал он его всем просто чтобы предложить и не казаться скрягой. Услышав мой ответ, Демьян тут же зашуршал разными тапками по коридору в направлении кухни.
С моего последнего визита у Евсеевича мало что изменилось. Воздух на кухне так и оставался лишенным кислорода, вязким и тяжелым, плотные однотонные занавески закрывали вид на улицу, оставляя для освещения маленького помещения небольшую лампу темно-желтого цвета.
Демьян Евсеевич, как и все коренные жители Города, был подвержен всяческим суевериям. Жигалин верил во многие вещи, но самым явным его страхом были парные предметы. Не было ничего одинакового в его доме. Стулья были разными, столовый сервиз включал в себя вилки и ложки неповторяющихся форм, тапки на ногах Евсеевича были различных цветов, даже стрелки и цифры с циферблата его забавных часов не смели повторяться. Часы эти отражали Демьяна Евсеевича как нельзя лучше, они даже шли в обратную сторону.
Мой взгляд, похоже, излишне долго задержался на этих самых часах. Жигалин заметил мою заинтересованность, встрепенулся, бросив свои чайные дела, и тут же возник очень-очень близко, восхищенно шепча, будто бы знать такое положено было только мне.
– Мой дорогой друг, у меня есть замечательная история про эти часы! – тихо сказал Жигалин.
Я давно стал замечать, что у меня возникают проблемы с памятью. Не смею назвать себя старым, я пока еще беспороно молод, но в точно такую же ситуацию я попадаю раз в шестой…
– Да, мне приходилось ее слышать, – начал было я, но было поздно.
На меня как нельзя вовремя накатили воспоминания о тех прошлых моих визитах к Демьяну Евсеевичу. История про часы с обратным ходом, ну как я мог забыть! Из-за них я клялся не возвращаться сюда.
Евсеевская квартирная духота стала вдруг невыносимой, но делать мне было нечего. Жигалин начал свой рассказ и остановить его не представлялось возможным. Я, принявший свою судьбу, покорно налил себе до ужаса терпкий и гадкий чай, уселся на стул, который был мягче моего, откинулся и приготовился слушать историю про часы с обратным ходом в седьмой раз.
Прямо в обеденное время Демьян Евсеевич Жигалин отправился в магазин. Правда он сам не мог понять, что идет туда во время перерыва, его старые часы, доставшиеся ему от родителей, перестали работать.
– Не до тебя мне, баламошка. Зачем вам часы, покуда пользоваться ими не умеете? – как гром разнеслось над головой Жигалина, решающего вот уже десять минут нужно ли перед входом в магазин постучать в дверь. – Написано же ясным языком белым по черному, – голос запнулся, – черным по белому: “Обеденный перерыв с 13:00 до 14:00”!
Демьян Евсеевич очень распереживался. Рядом с ним стоял громадный лысеющий мужчина.
– Ну зачем вы так. Поломались, значит, мои часики, вот я и пришел, не зная когда – еле выдавил из себя Жигалин.
Сжавшийся в комок, Демьян Евсеевич поднял глаза к вывеске “Магазин часов Перегудова” и облегченно выдохнул. “Ну хоть адресом не ошибся”, – подумалось ему.
Остап Наумович Перегудов искренне любил точность и так же искренне ненавидел свою работу, была бы его воля, обеденный перерыв был бы с восьми утра до восьми вечера, ровно по часам работы его магазина. А сегодня он был еще и не в настроении, какой-то городской сумасшедший утром заявил ему, что его обувь позорно грязная. Откуда этому простаку было знать, что весь прошлый вечер Остап Наумович провел намывая свою любимую пару ботинок, чтобы впоследствии наступить в вязкую уличную грязь? Теперь еще и какой-то покупатель пришел раньше положенного. А Остап знал, что такие как Демьян Евсеевич приходят попросту поглазеть на его товар, поругаться и уйти с пустыми руками.
Жигалин встал как остолоп у входа в магазин Перегудова, пока тот рылся в карманах своего пальто в поисках ключа. На Демьяне не было его обычных темных очков, в те года он еще не выработал привычку их носить, отчего Остап Наумович периодически оглядывался на встревоженного Жигалина и корчился от его колючего взгляда, безостановочно, будто бы даже не моргая, исследующего его лицо.
– Тебя как звать? – спросил Остап Наумович, открывая дверь в свой магазин.
Демьян обрадовался лёгким вопросам и сразу же ответил:
– Жигалин.
– Перегудов, – сказал, пожимая руку Демьяна, продавец магазина и сразу же скрылся за дверью, хлопнув ею прямо перед лицом Евсеевича. Фамилия покупателя ему ничего не сказала.
Демьян Евсеевич так и стоял у только что закрывшейся двери магазина, пока оттуда опять не показался Остап Наумович.
– Обед закончился, – грубо кинул он, добавив чуть тише, – божедурье…
Жигалин, рукавом вытирая пот со лба, шуршал меж полок “Магазина часов Перегудова”. Озлобленный и уже уставший от еще не начавшегося скандала с новым посетителем Остап Наумович встал за кассу и молча следил за каждым шорохом от Евсеевича. Перегудов, наученный горьким опытом, точно знал что происходит в головах его покупателей. Так было и с Жигалиным, человеком простым и понятным.
Евсеевич шел меж полок, смотрел на тикающие часики разных форм и расценок, но все одно не давало ему покоя: все эти часы шли налево. Стрелка бежала в неправильную сторону, цифры выстроились не так, как обычно. А Демьян был уверен, что знает, как выглядят правильные часы!
– У вас, кажется, часики-то неправильные… – сказал Демьян Евсеевич.
– А какие же часики по-вашему бывают правильными? – заученно произнес Перегудов.
Демьян откашлялся, от напряжения у него пересохло в горле.
– Которые идут по часовой стрелке. Часики по часовой, – Евсеевич неловко посмеялся, переведя смешок в очередной кашель, – как же еще?
– Как же еще… – себе под нос повторил Перегудов. – И как же по вашему ходит эта часовая стрелка?
Демьян Евсеевич погрузился в раздумья, может это он опять напутал чего, сам того не осознавая. Перегудов в это время смотрел в разные стороны так, чтобы острые глазенки Евсеевича не коснулись его.
Наконец Жигалин заявил, проведя окружность своим коротким пальцем в правую сторону:
– Вот так!
Остап Наумович, увидевший все наоборот, начал раздражаться.
– Мои-то часики как раз так и ходят. – заявил Перегудов, указывая на часы, висящие за ним. Часы эти шли против часовой стрелки.
– Нет, они идут неправильно, – возмутился Евсеевич, – я же вам показал…
– Вы покупать собираетесь? – перебил Наумович.
Жигалин от возмущения забыл все свои страхи, и, как показалось Перегудову, стал выше в росте и ниже голосом.
– Я собираюсь покупать правильные часы! – крикнул Демьян Евсеевич и больно стукнул рукой по прилавку.
Взбешенный евсеевским нападением на собственность магазина Остап Наумович Перегудов начал страшно махать руками и выкрикивать:
– Ходят мои часики-то правильно, как вы и показывали!
Перегудов начертил в воздухе круг в левую сторону. Демьян увидел все наоборот.
– Показали вы правильно, а ходят они у вас неправильно. – возмутился Жигалин.
Евсеевич опять нарисовал в воздухе круг своим пальцем в правую сторону.
Перегудов снова увидел все наоборот, осмотрелся по сторонам, понял что нет на свете часов вернее, чем его, и за два длинным прыжка оказался у настенного телефона.
– Куда вы звоните? – уже на затухающем запале спросил Жигалин.
– В городской суд, – удивительно спокойно ответил Остап Наумович, – там нас по правде рассудят.
Спиридон Терентьевич Усов, единственный на весь Город потомственный судья, никогда не вел судебных дел. Должность он занял благодаря своему отцу, а тот благодаря его деду, и никто из разных поколений Усовых про разбирательства в суде даже не слышал. Спиридон с большим трепетом относился к любимой работе, каждое утро он бережно открывал двери суда и носился туда-сюда с бумажками в руках, то и дело перекладывая их из папки в папку. Не было у Усова другого дома и другого дела, спал он прямо на лавке в зале для заседаний, ел в совещательной комнате, а дни коротал в своем кабинете, лишь изредка выходя на улицу, чтобы натереть сверкающую табличку и вытряхнуть ковры. Каждый уголок здесь был дорог Спиридону Терентьевичу.
Через полчаса после звонка Остапа Наумовича в городской суд, он и окончательно уменьшившийся до своих размеров Демьян Евсеевич стояли перед Усовым. Никто из них не понимал, что должно теперь происходить, но больше всего потерян в этой ситуации был Спиридон Терентьевич, единственный в Городе судья, понятия не имевший, что ему делать с двумя горожанами в грязной обуви на его только что вымытом полу.
– Вы судья? – грубо спросил Перегудов, вытирая ноги о красивый чистый палас.
– Я? – переспросил Усов, завороженно глядевший на вязкую уличную грязь на любимой ковровой дорожке, доставшейся ему от деда.
– Ну не этот же бобыня, – указывая на Жигалина, ответил хозяин магазина с часами. Демьян сделал вид, что не услышал оскорбления. – Как я сообщил по телефону, нас нужно рассудить.
Спиридон Терентьевич хлопал глазами какое-то время, осматривая то Демьяна, то Остапа, а потом просиял и очень расторопно погнал своих гостей в зал для заседаний, усадил их по разные стороны и радостный вскочил на место судьи. Наконец! Наконец Спиридон выполнит свое предназначение!
– А теперь, милейшие, рассказывайте как все было! – задал тон своему первому заседанию Усов.
Тут восхищение как рукой сняло, что делать дальше Спиридон Терентьевич, единственный потомственный судья в Городе, не знал. Рядом с ним не было бумажек, которые он привык перекладывать.
Усов постарался внимательно выслушать напористого продавца Перегудова, тот говорил сбивчиво и очень громко, махая руками, когда же дело дошло до Жигалина, Остап Наумович то и дело его перебивал, договаривая что-то из своей речи про часы и стрелки, путая городского судью так, что у того очень скоро начала болеть голова и ныть правое колено. Но Спиридон Терентьевич не сдавался, он знал, что только ему дарована власть рассудить этих двух несчастных, совсем другое дело, что он не знал как.
Заседание шло до самой ночи, после чего, всячески отмахиваясь от владельца магазина с часами, Спиридон Терентьевич озвучил даты продолжения разбирательства. Судья устал и абсолютно не понимал, чего от него хотят.
Демьяну Евсеевичу Жигалину пришлось ходить в городской суд день через два. Чем дальше заходило разбирательство, тем больше горожан собиралось у окон зала для заседаний. Часы Перегудова стали разбираться быстрее утренних газет! Никто больше с Остапом Наумовичем не спорил, наоборот, его часы стали очень цениться. Даже в здании суда висела парочка в каждом помещении.
Единственный городской судья, Спиридон Терентьевич Усов, был в бешенстве. Им были перечитаны все книги, хранившиеся в библиотеке его деда, но нигде не было ничего похожего на случай, с которым он столкнулся. Усов слушал историю про часы с обратным ходом на каждом заседании, но так ничего и не смог понять. С самого детства его занятый работой отец не научил его понимать время.
В конце концов уставший Спиридон Терентьевич, не вытряхивавший своих ковров уже уйму времени, принял решение в пользу Перегудова. Он казался Усову более приятным хотя бы потому, что не обладал мелкими царапающими глазками Демьяна Евсеевича.
На самом последнем судебном заседании мерой наказания для Жигалина суд избрал покупку часов в “Магазине часов Перегудова” и ношение очков с темными линзами.
– Вот откуда у меня такие замечательные часики, – закончил Жигалин.
Я вскочил со стула. Рассказ окончен! Я мог бежать, если позволят ноги, куда угодно. Демьян предложил мне еще чая, но я, ссылаясь на поздний час, напролом ринулся к выходу, рассыпая всяческие формальные любезности.
– До скорых встреч, мой добрый друг! – сказал мне на прощание Жигалин, все в той же манере, что и здоровался.
– Еще увидимся, – ответил я и поскакал вниз по лестнице.
“Никогда! Никогда и ни за что на этом свете я не вернусь в квартиру на пятом этаже. Клянусь всем что у меня есть, еще один такой день я не переживу”, – думалось мне, пока уличный морозный воздух больно жег мне горло.