Дождь хлынул, как только я прошел ровно половину пути до своего дома. Ливни в июле всегда настигают меня неожиданно. К ним я давно привык, ровно как и к любой городской непогоде. Печалило лишь чавканье в ботинках, которого, так и так, будь у меня, например, зонт, было бы не избежать.
Я ходил в гости к Мстиславу Никодимовичу Островерхову, который сейчас, вероятно, стоял у окна и посмеивался. Он был моим давним знакомым. Издавая всего три звука в одной и той же последовательности, Мстислав Никодимович оставался одним из самых интереснейших собеседников в Городе. Мыча и кряхтя, он нес свою неразборчивую и сложную для понимания мудрость.
Перед самым моим уходом, глядя в окно, он четко сказал:
– М-м-мым н-н-н ым-м.
– И правда, занавески очень хорошо отутюжены, – ответил я.
– М-м-мым н-н-н ым-м, – недовольно сказал Островерхов, указывая рукой на окно.
Я удивился и даже слегка засмущался. Иногда случалось и так, что мне не с первого раза удавалось понять сказанное Мстиславом Никодимовичем.
– Ну конечно, вы про покраску оконной рамы! – я встал, чтобы разглядеть ее. – Очень хорошая работа. Сами красили?
Мстислав Никодимович махнул рукой и перевел тему.
– М-м-мым н-н-н ым-м, – задумчиво сказал он, почесывая затылок.
Теперь-то уж я точно понял, что он предупреждал меня о дожде, потому что заметил надвигающуюся тучу.
Полностью промокнув, я не спеша шагал прямо по лужам. Мимо мелькали черные зонтики убегающих от ливня горожан. Тяжелые капли стучали по листьям и поребрикам, разглядеть хоть один четкий контур было невозможно. Вдруг шум от дождя начал перекрикивать недовольный голос:
– Сплошной беспорядок! Ни одной просьбочки не слышат. На что им уши-то тогда?
– Я был знаком с человеком, который мог ими двигать! – крикнул я беспокойному мужчине, который шел мне навстречу.
– Кем двигать? – поравнявшись со мной, мужчина резко остановился. Его лицо было мне знакомо, но было трудно вспомнить откуда.
– Ушами, – я протянул ему руку, – Добрый день…
– Горехвостов, – мой новый старый знакомый пожал мою руку в ответ. – Я вас сегодня не видел. Почему вы не пришли?
Я ответил сразу же – оправдываться мне пришлось научиться еще в школе.
– Дома забыл, – из-за сильного шума Горехвостов меня не расслышал.
– В любом случае лучше уж так, чем так – Горехвостов указал на свою ногу. Его левая штанина, полностью промокшая и от того прилипшая к ноге, была сожжена, а правая слегка подпалена.
– Как это могло случиться? – я изобразил сильное удивление и сочувствие.
– Если вы желаете, то я расскажу вам историю про неудавшиеся похороны, – Горехвостов сделал паузу, а потом нахмурившись добавил, – раз уж вы не соизволили увидеть все сами.
Залогом своего спокойствия Борислав Вениаминович считал планы. Продумав все в начале дня можно было избавиться от рутинных переживаний, которые Борислава Вениаминовича не то что злили, а приводили в бешенство. Любое отклонение от заданного пути доводило его до ужасного состояния, он мог не выходить из дома неделями и даже не открывать окна для проветривания. Иными словами, строгий порядок для Вениаминовича был жизненно необходим.
Обычно долгосрочных планов Борислав не строил, в них он не видел необходимости, но одно прискорбное событие изменило его отношение к жизни. Эстеркин, ближайший и самый надежный друг Вениаминовича, скоропостижно скончался. Это не стало интересным событием для горожан, как и все остальное эта новость быстро смылась из их памяти, оставив лишь мысли об обедах и важности левых тапков, надетых на правую ногу. Такое отношение привело Борислава Вениаминовича в ужас, он понял, что так безответственно уйти не может – каждый в Городе обязан запомнить горестный день, который, как тогда понял Вениаминович, настигнет и его.
Так, помимо планов на день, Борислав Вениаминович начал готовить и свои похороны: гости, меню, украшения, живая музыка и конкурсная программа – подход был самым наисерьезнейшим. Придумывание яркого и траурного праздника полностью поглотило Вениаминовича, он трудился все то время, что не отдыхал. Важнейшие записи хранились на полях газет, конвертах для писем и даже на хлопковой скатерти.
Одним июльским днем, Бориславова жена нашла своего мужа неживым. Времени и желания на горести у нее не было, по наставлению Вениаминовича нужно было осуществлять его последний план, а потом заняться стиркой пакетов и успеть встретиться с подругами. Все мероприятия были назначены на обеденное время следующего дня.
Из всех записок с наставлениями, которые удалось найти, прочитать получилось всего несколько, не говоря уже об их точном осуществлении – должного надзирателя, по велению судьбы, не стало. Тяжело вздыхая, Бориславова жена сделала все, что смогла, добавив некоторые детали и местами изменив сумбурные планы своего мужа. Гостями согласились прийти не все жители Города, как того хотелось Вениаминовичу, да и из музыкантов нашелся только один ложечник. Меню реализовать в полной мере тоже не вышло, стол накрыли вареной картошкой, булкой с маслом и сахаром, не успевшими созреть яблоками и чаем, который полагалось черпать из общего ведра.
Места проведения траурного праздника лучше, чем двор, Бориславова жена не придумала. К своему большому сожалению, рубашку, на рукаве которой Вениаминович детально описывал где же лучше проводить с ним прощание, она пустила на тряпки.
Поначалу унылое мероприятие быстро превратилось в задорное веселье. Все перестали обращать внимание на Борислава Вениаминовича, говорили о своем и даже не думали убиваться горем, как было задумано виновником торжества. Ложечник Веретенников оказался очень талантливым и управлялся даже с вилками, кто-то из Горожан взял с собой домино, а Бориславова жена, откинувшись на стуле, вообще уснула с улыбкой на лице. Никто не заметил, как начинали сгущаться тучи.
Пожалуй, единственным точно воспроизведенным наставлением Вениаминовича стали свечи. Несмотря на светлый летний день, они горели всюду, а все потому, что за ними следила соседка Борислава. Очень ответственная женщина, она по роду своей деятельности машинально тушила догорающие свечи и, по просьбе Бориславовой жены, ставила новые, постоянно ругая сидящих гостей. Она отлично справлялась с поставленной задачей до тех пор, пока кто-то из мельтешащих вокруг нее горожан не толкнул ее под локоть, от чего горящая свеча вылетела из ее рук ровно на ноги Борислава Вениаминовича. Сначала все замерли, с ужасом вспомнив в честь чего собрались, а потом Борислав Вениаминович вскочил со страшными криками.
– Потушили меня ведром с чаем и разбежались. – Горехвостов убрал со лба налипший волос, а потом продолжил, перекрикивая ливень. – Даже про погоду ведь наставления оставлял… Один беспорядок кругом!
– Как же вы воскресли, Борислав Вениаминович? – спросил я со всей серьезностью.
– Да я ведь притворялся, а потом задремал… Как мне еще проверить каким образом мои поручения будут исполняться?
– И то правда, – сказал я, хмыкнув.
– Следующую репетицию вы уж не пропускайте, – сказал Горехвостов и мы распрощались.